highИ вот - радостное событие: у Олега в издательстве Memories вышла книга.
Вот что сам Олег пишет про нее на сайте http://www.feldsher.ru:
"Хочу оговориться - книга не моя. Я - всего лишь писал. А создавали книгу многие тысячи людей, работающих в нашей службе. Если бы не они, если бы не тот самый дух медицины, которым я проникся, когда в 2000-м году пришел работать на "скорую", вряд ли я когда-либо написал что-то подобное. Потому что о медицине вообще и о самой экстремальном ее звене - невозможно писать, не поняв, не прочувствовав, не жив и не переживая. Этим людям - и вам всем в частности - мне и нужно низко поклониться.
Спасибо вам за труд, мои хорошие. Спасибо за мое вдохновение. Спасибо вам за книгу. И дай то Бог, она найдет отклик в сердце не только у медика, но и у простого человека, и пусть он поймет, проникнется и ощутит все то, что является для нас смыслом жизни."
http://www.feldsher.ru/materialy/sajt-feldsherru/vyshla-v-svet-kniga-olega-vrajtova-smena
Во вторник, 12.07.2011, в 19:30 будет презентация книги в клубе-магазине Гиперион (
hyperionbook) в Москве (улица Рабочая, дом 38, метро "Площадь Ильича").Там можно будет пообщаться с живым автором, и сразу получить автограф на свежеприобретенную книгу :)
Хочу сказать отдельное спасибо издателю
bujhm за работу, проделанную для появления этой книги в свет.И, для затравки
"Скорая, примите вызов!" (рассказ)
- «Скорая помощь», семнадцать.
- «Скорая», десять, слушаю вас.
- «Скорая», двадцать один. Что случилось?
Голоса диспетчеров переплетались в воздухе большой комнаты, оборудованной под оперативный отдел. Все четыре линии телефонов «03» давали о себе знать почти каждую минуту, наполняя помещение звоном телефонных аппаратов. Периодически в этот шум вклинивалась рация, наполняя помещение статическим треском и воем атмосферных помех.
Старший врач потянулась в кресле, с неудовольствием отметив, как хрустнула спина. Годы, чтоб их… Бригадная работа давно позади, но последствия ее до сих пор напоминают о себе. Остеохондроз, к примеру, уверял, что ночные холода и ветры, нагрузки на неловко изогнутую спину при переноске носилочных больных из бараков и захламленных квартир не забыты и полностью зачтены уставшим за шестьдесят третий год жизни позвоночным столбом. Гортань болезненно вздрагивала и нервно требовала бронхоспазмалитиков, стоило из коридора пахнуть гипохлоритом, которым санитарки щедро драили полы и стены станции. Бронхиальная астма с аллергическим компонентом на это чудное дезсредство, прошу любить и жаловать. Локтевой сустав правой руки сдержанно ныл, намекая, что серая кромка туч на горизонте не просто так, а скоро рухнет на головы реками грязной ливневой воды. Надежда Александровна потерла локоть здоровой рукой, безуспешно стараясь прогнать так некстати проснувшийся болевой симптом. После того вывиха на вызове, когда они с Олей еле унесли ноги от разгневанного отказом наркомана, суставные боли стали непременным атрибутом ее долгой жизни.
В преддверии суточного сидения в кабинете хотелось спать уже заранее, прямо с утра, не дожидаясь даже обеда. Позже, ближе к полудню, когда пик вызовов спадет, можно будет подремать на диванчике. За эти годы она научилась засыпать даже под голоса диспетчеров.
- … что у вас случилось? Давно? Хорошо, говорите фамилию. Фамилию скажете. Мужчина, я не просто так спрашиваю! Есть мне разница!
- … куда – к нам? Морская, 16. Нет, еще не выехали, свободных бригад нет. Так нет! Что? Женщина, не надо ругаться, я же с вами нормально разговариваю. Ждите…
- … адрес какой? Где будут встречать? Встречать, спрашиваю, кто и где будет? Что? Да откуда я знаю, где вы живете?
Все одно и то же, день ото дня. Людская злость и раздражение так и плещут из телефонных трубок. Не надо быть психологом, чтобы знать, что с человека в страхе – не важно, за себя или за своих близких - мгновенно слетает тонкая шелуха цивилизованности, полностью обнажая то зубастое звериное эго, которое выжидающе таится в глубине нейронных связей. Редко, очень редко, встречаются те, кто, вызывая бригаду "Скорой помощи", не срываются на мат и оскорбления. И не названивают через каждые три минуты, выясняя, выехала ли бригада.
- Сам пошел! – рявкнула Марина Афанасьевна, с грохотом бабахая трубкой о телефон. – Козел драный, твою…
- Марина! Выражения!
Диспетчер зло фыркнула, отворачиваясь. Надежда Александровна не стала развивать инцидент – слишком уж обыденной является ситуация. Надо поистине иметь стальные нервы, чтобы работать фельдшером по приему вызовов. И, в частности, терпеливо выслушивать в свой адрес различные оскорбления и угрозы, как невнятные, так и вполне конкретные, по двенадцать часов кряду.
- «Скорая», двадцать один. Да, «Скорая», что… Куда? Да говорю же вам, выехала бригада, встречайте! Да откуда я знаю, где они! Пробки на дорогах, мы же не на вертолете к вам…
Даже в кабинете старшего врача было слышно, как орет на том конце провода вызывающий. Диспетчер Надя брезгливо сморщила носик, выслушивая в свой адрес очередную волну грязи, после чего положила трубку.
- Что пообещал? – поинтересовалась Марина Афанасьевна.
- Я тебя, сказал, пробл…шка, сегодня найду и матку вырву. И еще кое-что.
Надежда Александровна вздохнула.
- Надюша, а что там?
- Живот болит, сказал. Три дня как. И жидкий стул примерно столько же.
- Ясно…
Требовательно зазвонил старый дисковый телефон, стоящий по левую руку. В отличие от мелодичных диспетчерских «Панасоников», этот загрохотал так, что старший врач чертыхнулась.
- «Скорая», старший врач.
- Алло, это вы там главная? – требовательно ввинтился в ухо женский фальцет.
- Там – это где?
- На «Скорой» вашей!
- В данный момент – да.
- Ваша фамилия?
- Васильева Надежда Александровна. Я вас слу…
- Сколько можно врачей ждать?! Здесь мужчину рвет уже двадцать минут, звонили уже три раза, сначала не брали трубку, потом сказали, что врачи уже поехали! Их до сих пор тут нет, я встречаю! У вас совесть есть?
- По какому адресу вызывали?
- Самшитовая, 26, тут мужчине во дворе плохо, они водку пили и его теперь рвет прямо в детскую песочницу! Кто это все убирать будет, интересно мне з…
- Секунду, - поморщившись, прервала ее Васильева. – Марина, что там с вызовом на Самшитовую?
- Сейчас. Бригада четырнадцать, ответьте «Ромашке».
Рация молчала.
- Бригада четырнадцать, один – четыре, «Ромашке» ответьте!
- Отвечает бригада четырнадцать, это водитель, - донеслось в кабинет через окошко.
- Где врач, Валера?
- На вызов с фельдшером ушли… а, вон, идут назад.
- Позови ее.
- Ну что там? – оживилась собеседница в трубке.
- Подождите, сказала.
- Слушаю, «Ромашка», - раздался в диспетчерской искаженный расстоянием голос Милявиной.
- Офелия Михайловна, вы где находитесь?
- На месте вызова, где же еще?
- Тут звонят встречающие, говорят, что бригады до сих пор нет.
- Пусть глаза свои разуют! – вспылила Офелия. – И встречают где положено, а не у черта на куличках!
- Ясно, четырнадцатая. Что с больным?
- Отравление суррогатами алкоголя, повезем в «тройку».
- Вас поняли, везите. Надежда Александровна?
- Слышала, - Васильева поудобнее перехватила трубку. – Женщина, вы меня слышите? Бригада больного уже обслуживает, вы где встречаете?
В трубке раздалось змеиное шипение, сменившееся гудками отбоя.
- Извинилась? – насмешливо поинтересовалась Марина Афанасьевна, откладывая рацию в сторону.
- И торт обещала испечь, - улыбнулась Надежда Александровна. – Марин, у нас кто на станции?
"Эталон" (рассказ)
Изгибаю руку старушки в запястье, нащупывая возле лучевой кости слабенькую бегающую венку, затягиваю жгут, несколькими гладящими движениями нагоняю кровь в сосуд, прокалываю кожу. Есть! Оттягиваю поршень назад, и смешанный с изотоником морфин окрашивается кармином.
- Аркадий, - говорю я, поворачиваясь. – Там, в сумке, лейкопла…
Мужчина, слегка улыбаясь, протягивает мне три кусочка лейкопластыря, которые он неведомо когда успел отрезать.
- Мне капельницы делали, знаю, что нужен, - поясняет он.
Чудеса, да и только. Приклеиваю ушки катетера к коже больной, начинаю вводить содержимое шприца.
- Вот и ладушки, - говорит где-то за спиной Зябликов. – А где тут у нас фуросемид… а, нашел. Светочка, ввела?
- Почти.
- Не спеши, я второй сам наберу.
- Как вы, мама? – спрашивает Аркадий, присаживаясь рядом с больной. Та едва заметно кивает, отмахивается незанятой рукой. Я смотрю на руку - акроцианоз, слава Богу, потихоньку стал проходить, уступая место нормальной, розовой окраске. Выкарабкается бабуля.
Меняю шприц, ввожу фуросемид. Врач, вооружившись фонендоскопом, выслушивает хрипы. Морщится, простукивает нижнебоковые отделы грудной клетки. Перкуторно даже мне слышно притупление.
- Светочка, как пульсовое наполнение?
- Да не очень…
- Вот и я про то же. Э-ээ…
- Аркадий, - повторно представляется хозяин дома.
- Да, Аркадий – надо нам в стационар прокатиться, после того, как помощь окажем.
- Надо – так надо, - пожимает плечами мужчина. – Что от нас потребуется? Деньги?
- Документы, - тяжелеет голосом врач. – Паспорт и полис.
- Все уже готово, мы собрали на всякий случай.
- Вот и хорошо. Одевайтесь, кто с ней поедет.
Начинаем потихоньку собираться. Я надеваю заглушку на катетер, сгребаю ампулы в пакет, швыряю туда же шприцы и использованную вату. Теперь осталось только довезти. А бабушка не худенькая, между прочим.
Оглядываюсь. Тэк-с… а вот Аркадий уже исчез из комнаты. Все понятно. Его нежелание тащить тещу по дождю объяснимо, хотя мне от того не легче. Жена Лена торопливо перебегает из комнаты в комнату, хватая в охапку халат, тапочки, полотенце…
- Да возьмите вы самое необходимое, - советую я, захлопывая сумку. – Остальное потом привезете.
Открывается входная дверь, впуская мокрого Аркадия, держащего зонт над нашим водителем. Я прикрываю изумленно открывшийся рот. Неприлично девушке как-то демонстрировать ошарашенность таким образом. Под мышкой у Сереги зажаты мягкие носилки.
- Значит, так, Сергей, - внятно и четко говорит хозяин, сворачивая зонт. – Все как договорились, ладно?
- Не проблема, шеф, - пожимает плечами водитель. – Док, везем?
- Везем, везем, - отвечает Зябликов, сворачивая карточку и засовывая ее в нагрудный карман. – Света, ты готова?
- Готова.
Аркадий мягко, но настойчиво отстранил меня от носилок, развернутых водителем.
- Света, вы свое дело уже сделали. Таскать тяжести – это уже наше дело.
- Кто бы спорил… - бормочу я, отступая на шаг в сторону. Мерещиться мне все это, что ли?
Мужчины сноровисто переложили бабушку на носилки, прикрыли сверху одеялом и, крякнув в унисон, подняли.
- Все, собралась, - запыхавшись, в комнату вбежала жена. – Аркаша, ты меня возьмешь?
- У доктора разрешения спроси, - отвечает муж. – Понесли, Сережа.
Я успеваю открыть входную дверь, пропуская их. Зябликов, снова невозмутимый, идет рядом, держа ингалятор. Машина, как оказалось, уже открыта сзади, запор с пандуса носилок снят. Сколько же этот чудо-Аркадий сунул Сереге в карман, что тот так расстарался?
- Простите, доктор, мне можно с вами поехать? – осторожно трогает меня за рукав жена.
- Что? – изумленно переспрашиваю я. Нет, точно, пора мне обследоваться. Чтобы наши родственники еще и разрешения ехать спрашивали – такого я еще не видела.
- Я за маму боюсь, - говорит женщина и неожиданно всхлипывает. – Вы простите… что вызвали вас в такую погоду… просто я испугалась.
- Тихо-тихо, все, не надо плакать, - смущенно бормочу я, приобнимая ее за вздрагивающие плечи. – Ведь жива же мама, сейчас в больницу отвезем, все будет хорошо.
- Я так надеюсь, вы не представляете. Господи, как мне ехать, я же даже не накрасилась… ой, что я несу, дура! Простите, мысли словно чумные с утра.
- Бывает. Поехали, конечно, маме будет легче, если вы будете рядом.
- Спасибо, - она неожиданно крепко жмет мне предплечье. – Я быстро.
Исчезает. И слава Богу, а то еще немного, и я точно рехнусь. Потому как не увязывается происходящее с тем, что творилось в моей жизни с утра. Направляюсь к двери.
- Тетя доктор… - останавливает меня тихий детский голосок.
- Да, милая?
- Вылечите мою бабушку, пожалуйста, – девочка смотрит настолько не по-детски серьезно, что мне становится не по себе. – Она у меня хорошая, она мне сказки читает и платья мне для Даши и Вовки всегда шьет. Пожалуйста…
- Вылечим, - неожиданно севшим голосом говорю я, опускаясь перед ней на корточки. – Вылечим, котенок. Ты мне веришь?
Девочка внимательно разглядывает меня.
- Верю. Вы тоже хорошая. Я бабушку очень-очень попрошу, она вам тоже платье сошьет. Хотите?
- Хочу… - шепчу я. – Очень хочу.
Выхожу торопливо, закрывая за собой дверь. Даже не обращая внимания на дождь и на потенциально опасную овчарку, бегу к машине.
Больная уже на носилках с поднятым головным концом, укутана в одеяло, рядом сидит зять, придерживая одеяло двумя руками. Я плюхаюсь в кресло, тяжело дыша после пробежки под дождем. Неожиданно из-под одеяла появляется старческая рука, слабо обхватывает мою и тянет к себе. Я непонимающе гляжу на все это, пока моей кожи не касаются сухие старческие губы.
- Господи, вы что делаете? – испуганно кричу я, отдергивая руку.
- Простите… сестричка… - с натугой говорит женщина, убирая от лица сопящую маску КИ-3. – Спасли вы… меня… дуру старую… дай вам Бог… всякого…
- Да прекратите, я вас прошу!
- Мама, вам вредно разговаривать, - успевает мне на выручку Аркадий, осторожно убирающий руку старушки под одеяло и возвращающий маску на прежнее место.
- Серый, поехали, - торопливо говорю я в переборку. Машина трогается с места.
Мы выезжаем на трассу. Аркадий достает сотовый, набирает номер.
- Леночка… да, золотая, не дождались… все нормально, просто маму скорее в больницу надо… нет, не хуже ей, просто… успокойся… успокойся, моя сладкая… да, ключи от машины на столике… нет, Лизу не бери, незачем… да… да, буду ждать, конечно.
Я тактично отворачиваюсь при разговоре, делая вид, что увлечена чтением расходного листа.
- Не захотел я ее с собой брать, - внезапно произносит Аркадий, не глядя на меня. – Мало ли… пусть уж лучше не на ее глазах. Понимаете?
Киваю. Понимаю. Еще как понимаю.
Подъезжаем к девятиэтажному зданию третьей больницы. Сережа снова проявляет поразительное и не свойственное ему проворство, выскочив из кабины чуть ли не раньше, чем машина остановилась. Пока он выкатывал носилки, Аркадий внезапно повернулся ко мне и, прежде, чем я успела его остановить, засунул руку в мой нагрудный карман.
- Это вам за работу, Света.
- Перестаньте! – сопротивляюсь, но безуспешно.
- И слышать не хочу! Вы заработали.
- Прекратите, сказала! – уж не знаю, почему, но передо мной стоит испуганное лицо Лены и серьезные глаза ее дочки. – Нам за нашу работу платят!
- Знаю я, как вам платят, - мужчина смотрит на меня строго, словно я виновата в нашей грошовой зарплате. – И знаю, как работают врачи за те крохи, что им платят. Вы сегодня изменили мое отношение к вашей работе. Возьмите, прошу вас. Даже не за помощь.
- А за что?
- Шеф, не поможете? – подает голос с улицы Серега.
- Да, иду.
Я бегу в приемное за каталкой, увернувшись от приставучих лапищ охранника. Нет, он симпатичный парень, а я девушка одинокая полгода как, но мне сейчас не до него. Выволакиваю каталку, грохочущую и вздрагивающую, словно готовую хоть сейчас развалиться. Мужики перегружают бабушку и торопливо укатывают ее прочь с дождя. Я иду следом за Зябликовым, достающим из кармана сопроводительный лист.
Каталка с больной, Аркадий и мой врач скрываются за дверью смотровой. Сегодня работает Торопыжин, не пойду. Снова станет меня глазами раздевать, старый козел, переживающий вторую, а то и третью молодость. Даже разговаривая с врачом, все равно пялится на меня. Не переношу такого. Я, поколебавшись, выхожу обратно в холл… и замираю.
Дождевая стена исчезла. С хмурого неба на мокрый асфальт больничного двора падают частые снежинки, исчезая в лужах. Я стою и смотрю на чарующий полет зимних мух, роем набросившихся на промокший город.
- Снег пошел, - тихо говорит за моей спиной неслышно подошедший Аркадий. - Думал, уж не дождемся.
- Дождались, - также тихо отвечаю я.
Сквозь начавшуюся метель проталкивается серебристый «БМВ» с включенными фарами.
- Ваша жена приехала.
- Да. Спасибо вам еще раз, Света.
- Мне-то за что?
- Поверьте, есть за что, - слегка улыбается Аркадий. Он выглядит еще более осунувшимся. – Деньги – это так, мелочевка, это не благодарность, а лишь ее символ. Их и плохому человеку сунуть не зазорно. Но душу открыть можно только хорошему. И мне очень приятно, что вы, ваш доктор и ваш водитель – именно такие люди.
Молчу, глядя на него. Не ожидала… просто не ожидала…
"Смена" (повесть)
- Саша? Саша!
- Че орешь, как потерпевшая? Тут я. Тебя-то где хрен носит?
- Ты на какой машине?
- 683, глаза разуй! Что, нах, повылазило? Вон стоит.
- Тогда помоги, тут вещей столько!
- Да иди гуляй! Вон машина, открыта, куда что ложить – разберешься.
- Саш, ну совесть у тебя есть? Кардиограф хоть возьми!
- Нахрен мне твой кардиограф! Стукну еще где – потом не расплачусь. Сама тащи.
Девушка работает у нас недавно – чуть не плачет, а сказать ничего не может. Мне ее становится жалко – форменную куртку ей еще не выдали, а зеленая ветровка, надетая поверх летней формы, не согреет и чукчу в субтропиках. Она, сгорбившись, стоит посреди двора, зажав под мышкой одеяло с подушкой, ухитрившись при этом нацепить на шею сумку с кардиографом, и еще пытается ухватить тяжелые шины. Водитель – наглая жирная рожа, тоже работает у нас не так давно – стоит под бетонным козырьком, предусмотрительно укрывшись от дождя, и курит «Приму», пуская вонючий дым в потолок.
Подхожу к нему. Рожа расплывается в улыбке, тянет руку для приветствия. Руку я демонстративно не замечаю.
- Александр.
- Чего?
- Тебя русским языком твой фельдшер просит помочь.
Рожа открывает рот, явно собираясь выплеснуть на меня что-то по родительской линии – но не успевает. Я сгребаю его за шиворот и, слегка приподняв, от души прикладываю его затылком о борт стоящей радом «ГАЗели».
- Ты… ты... нах… че?!
- Ты, козел кастрированный, если не понимаешь по-русски, будешь обучаться по-козлиному, - сообщаю я ему. – Это – первое.
Девушка, приоткрыв глазки и рот, ошарашено смотрит на происходящее.
- Фельдшер – это твой непосредственный начальник, после врача, конечно, - продолжаю я. – Его слово для тебя, говнюк, закон, распоряжения его ты выполняешь быстро и без пререканий. Это – второе.
Водитель Александр не возражает, потому как занят отдиранием моих пальцев от своего горла и натужно сипит. Бесполезно – если он не в курсе, то ему уже сегодня расскажут, на какой бригаде я проработал пять лет в свое время и какую репутацию имею.
- И третье, - я отпускаю его горло и как следует врезаю ему под дых. – Оно же – последнее.
Рожа сгибается пополам, глотая ртом воздух. Я наклоняюсь к нему, по-приятельски кладя руку на плечо.
- Ты на выездной бригаде – никто, технический персонал, прослойка между рулем и сиденьем. Твое слово ничего не значит, твоего мнения никто не спрашивает, твои пожелания никого не интересуют. И если вдруг я узнаю, что ты забыл эти три истины…
Взяв его за воротник куртки, я снова прислоняю страдающего Александра к погнутому борту машины.
- Тогда ты у меня, свинячий выкидыш, пожалеешь, что не остался на своей маршрутке. Даю тебе слово. А теперь – взял шмотки и потащил их в машину. Бегом.
Водитель тяжело дышит, явно пребывая в раздумьях, то ли начинать драку, то ли подождать, когда я повернусь спиной. Я не поворачиваюсь, в упор разглядываю его, как будто вижу в первый раз. Наконец он не выдерживает, сгребает стоящую на асфальте хирургию, что-то прошипев стоящей девочке. Она испуганно шарахается от него.
Вздыхаю.
- Иди сюда.
Она опасливо приближается, словно всерьез верит, что я могу внезапно кинуться и покусать.
- Тебя как зовут?
- Алина. – Голосок испуганный и дрожащий. Повезло девочке, нечего сказать.
- Если он попытается отыграться на тебе, Алина, дай мне знать. Ладно? Я на четырнадцатой бригаде работаю.
- Ладно.
Ага. Сразу видно, что первым делом побежит.
- И почему я тебе не верю?
Беру ее за плечи, уводя с мерзкой мороси под защиту козырька. В небольшом проходе стоит лавочка, теоретически предназначенная для желающих перекурить сидя. На самом деле она завалена вещами бригад, с оставленными кое-где промежутками для караулящих эти вещи. Я, отпихнув ящик с мешком Амбу, усаживаю девочку на край лавки.
- Ты – фельдшер, - говорю ей. Словно лекцию читаю. – С этим согласна?
Кивает. Уже хорошо.
- Ты не дворник в городском парке. И не официантка в забегаловке. Тебе сейчас предстоит сутки мотаться из конца в конец, бегать по этажам, таскать носилки, переть на себе оборудование – а еще проделывать те манипуляции, которые вон то чмо, - последние слова говорю громко, поскольку приближается обиженный и горящий жаждой мести Александр за последней порцией вещей, - в жизни не проделает со своими неполными тремя классами образования. Например - колоть в спавшиеся вены, втыкать зонд в глотку орущего и сопротивляющегося двухлетнего пацана, вводить уретральный катетер бомжу и чистить гнойные раны, в которых даже опарыши дохнут. А еще – сорок пять минут ломать кому-то ребра, пытаясь вытащить его с того света, под аккомпанемент матерящихся в твой адрес родственников. Ты на себе несешь такую ответственность и нагрузку, которую он и вообразить себе не может. При всем при этом ты получаешь зарплату гораздо меньше, чем у него.
***
Не отвечая на ругань, вытаскиваем с Валеркой носилки, начинаем осторожно перегружать больного. Из толпы, оттолкнув самых активных, выходят двое парней:
- Ребят, чем помочь вам?
Парни здоровые, крепко сбитые. И на вид – порядочные. Спасибо тебе, неведомый покровитель усталых скоропомощников.
- Да, дружище, хватайся здесь! А ты – с того конца.
- Это… - неуверенно говорит парень. – Давай лучше мы тут сами, поздоровее будем. Ты капалку свою придержи, а водила пусть пока заводится.
И то верно. Киваю. С посторонней помощью дело пошло быстрее, мы быстро загружаем больного в салон. Я цепляю флакон с полиглюкином к крючку на перекладине. Офелия, закончив строчить в карте вызова, пристраивается рядом, доставая тонометр. Гляжу на стрелку манометра, пока она меряет давление. Низковато. Больной в сопоре, на происходящее реагирует невнятным бурчанием. Один зрачок у него визуально больше другого.
- Ушиб мозга, - комментирует Михайловна. – Внутричерепная гематома. АД – 60/20. Шок. Замечательно, мать его. Антон, доставай кислород, адреналин с атропином в карман, но пока не набирай.
- Ясно.
- Валера, с мигалкой в «тройку».
- Понял.
- Ребята – вам спасибо большое. Помогли.
- Да ладно, - засмущался один из них, уже вылезая. – Меня самого как-то девчонка с «неотложки» на пляже с того света вытащила, когда тонул. Я теперь… на всю жизнь, короче.
Крупица золота ты, дружище, среди кучи дерьма. Огромной кучи. Над головой взвыла сирена, толпа шарахнулась, когда «ГАЗель» тронулась с места. Валерка для эффекта еще пару раз «крякнул», разгоняя самых непонятливых.
***
До начала вечерней смены остается еще семь минут. Времени аккурат на одну сигарету. Я выхожу на крыльцо, щелкаю зажигалкой.
- Ты еще и куришь? – слышится за спиной.
Алина. Ловлю себя на том, что начинаю улыбаться.
- Я еще и пью. И ругаюсь. И вообще – политически неблагонадежен.
- Да перестань! – она шутливо толкает меня в плечо. Легко-легко, но очень приятно.
Пересменка подходит к концу. Фельдшера, закончившие возню с машинами, дымят на лавочке под навесом, делясь подробностями о дневных вызовах. Громче всех слышно хронически возмущенный фальцет Вали Холодовой.
- … ее так! Диспетчера подсуетили! Фурункул, говорят, у девушки на губе! Мы ее дом два часа искали, там на Горной ни номеров, ни указателей, ни хрена там нет! И аборигены местные, как ломом ударенные! «Где такой-то дом?». «Не знаю..». «А сколько здесь живешь?». «Десять лет». Твою мать! Я ору в рацию, что адрес не можем найти, они мне: «Вас встречают». Мы еще встречающих полчаса искали, по всем кустам шарились!
Лавочка взрывается хохотом.
- Валь, ты бы лучше по деревьям смотрела, - фыркает Серега. – Они к ночи туда забираются.
- Или по канавам!
Я слегка подталкиваю Алину к гогочущему большинству.
- Пошли, посмеемся. Пока время есть.
- Захожу я, - продолжает вещать Валя. – Сидит, королевна, так ее в печень, в банном халате на босу ногу. Она меня у калитки встречала, оказывается, устала и обратно ушла! А мы мимо ее халупы два раза проехали! У-у-у, рожа козлиная! На лицо смотрю – вроде нет ничего. Думала, может еще кому вызывает. Спрашиваю: «Кто больная-то?». Я, говорит, больная.
- Так на какой губе фурункул? – смеюсь я.
- И я спрашиваю, - гневно фыркает Валя. – Тут она халат этак распахивает… А там у нее гнойник с грецкий орех размером! На половой губе!
- Тьфу ты! – хором сплевывают «реанимальчики». – Да врешь, Валентина! Это ж как надо…
- Вот именно! У меня тут же обед к глотке подпрыгнул, а она еще говорит: «Да ничего, доктор, это у меня уже третий, в прошлый раз я его сама выдавила»!
Фельдшера совместно с врачами синхронно взвыли, выражая отвращение.
- Все, я сегодня не ужинаю, - громко кричит Серега. – И не завтракаю, наверное.
- А нас Клуценко сегодня в квартиру не пустила, - тихо говорит Анечка Демерчян, миниатюрная симпатичная армяночка, которую все любовно называют «фельдшер Лилипут».
Все поворачиваются к ней.
- Да ладно?
- Бабка Клуценко?
- Вы точно к ней звонили? Она же без «Скорой» дня не проживет, по три раза за сутки вызывает.
- Не пустила, - кивает Анечка. – Сказала через дверь, что она сейчас не дома, вот когда домой вернется, тогда и вызовет.
- Совсем с катушек съехала, - качает головой доктор Зябликов. – Сколько лет к ней езжу, она, как нас в квартиру заводила, тут же вещи начинала прятать, потому что мы все – бандиты в белых халатах. Так и говорила. О том, что беспокоит, рассказывает – а сама все прячет, при нас же. А теперь уже и не пускает.
- Это теперь уже к тебе, а, Псих?
- Не ко мне, а к «семерке», - устало отвечаю я. – Я на «психах» два года как не работаю.
- Ну и что, не справишься?
- А зачем она вызывает? – спрашивает Алина.
Понятно, новенькая. Не в курсе специфики вызовов наших «постоянных клиентов».
- Она, милая девушка, уже двадцать три года как вызывает, - поясняет Валя. – Я как сюда молодой и красивой после училища пришла, с первых же дежурств к ней каждое утро и вечер, как на праздник. И все одно и тоже – плохо ей. А как воткнешь в нее что-нибудь, хоть физраствор один, так сразу хорошеет. Часов на шесть. Потом опять вызывает.
***
Бабушки, бабушки, бабушки-старушки… Вы – золотой фонд нашего здравоохранения, не дающий нам забыться в праздном безделии. Что бы мы без вас делали, без любительниц яростно накручивать по утрам и вечерам «03», без устали измерять свое АД и температуру, трепетно прислушиваться к ритму колотящегося сердца и выискивать в бурчании живота первые симптомы начинающейся дизентерии и кишечной непроходимости? По сути, около половины всех взрослых вызовов бригад "Скорой помощи" приходится на ипохондрических старушенций, по уши погрязших в битве за собственное здоровье и долголетие. И дай Бог, чтобы хоть треть из них была обоснована!
Нет, есть, конечно, категория пожилых женщин, которая действительно нуждается в наших услугах, и нуждается довольно часто. Но – что самое парадоксальное – эти-то, как раз, терпят до последнего, и вызывают уже тогда, когда приходится в прямом смысле бороться за их жизнь.
А в большинстве своем бабули у бригад "Скорой помощи" не пользуются уважением. В принципе, их тоже можно понять. Человеку на пенсии, после того, как он оттянул все мыслимые отсрочки ухода с работы по возрасту, становится скучно. Отдых не радует, безделие только раздражает, сплетни на лавочке теряют свою актуальность, телевизор ввергает в депрессию, дети, если таковые есть, давно выросли и живут своими интересами. Ты больше не нужен, ты выброшен из шумного потока жизни, чтобы тихо гнить на ее обочине. Но тут появляется увлекательнейшее занятие – борьба за собственное здоровье. Эта борьба не прекращается ни на секунду и дает массу возможностей убить опротивевшее свободное время в поиске лекарств, диалогах в очередях к участковому специалисту, обсуждении обоюдных заболеваний и гадкой организации здравоохранения у нас и вообще. Скучать уже некогда.
Только вот эти игры в «больничку» для бригад "Скорой помощи" становятся сущим мучением. Ведь, если разобраться, настоящих - «скоропомощных» - вызовов никто не отменял, они поступали, и будут поступать. И время, угроханное очередной бригадой на очередную бабулю с «гипертермическим кризом» или «кажется, инфарктом», фактически украдено у того, кто сейчас задыхается от приступа бронхиальной астмы, воет от боли в сердце с настоящим инфарктом миокарда или колотится на земле в эпилептическом припадке. Только тем, кто действительно ждет помощи от нас, этого никогда не объяснить. И бабушкам – тоже. Не они же после будет объясняться с мамой, у которой утонул ребенок, с отцом, у которого на глазах сбило машиной сына, с братьями и сестрами, на руках которых испускает дух любимый дедушка – которые не дождались нас, потому что мы снимали очередную кардиограмму очередной бабуле.
С такими Офелия, как правило, не миндальничает, за что я ее и ценю. Иногда, конечно, ее заносит, но в большинстве случаев она всех противных бабок ставит на место.
***
- А мы продолжаем наш музыкальный марафон! – радостным голосом перебивает ее ди-джей. – Следующая наша заявка от Михаила для его сестры Нади, у которой сегодня родился сын, с поздравлениями и пожеланием доброго здоровья. А также - и для врачей бригады "Скорой помощи" номер четырнадцать, Милявиной и Вертинского, которые помогли этой новой жизни появится на свет. Цитирую: «Спасибо вам, ребята, за ваш профессионализм и смелость, пусть у вас будет поменьше вызовов и побольше денег. Простите, если что не так». Присоединяюсь к этим словам, от всей души поздравляю Надю со светлым чувством радости материнства, врачей Милявину и Вертинского – с успешным исполнением их профессионального долга, и для вас всех сейчас в эфире звучит эта песня! Оставайтесь на нашей волне!
Гена крутит руль, приоткрыв рот.
- Это… чего? Это про вас, что ли?
- Ага, - признаться, я ошарашен не меньше его. Ай да Михаил, брат Нади! – Офелия Михайловна, вы слы… Офелия Михайловна!
Господи! Офелия плачет, отвернувшись к окну.
***
- Хорошая погодка, - прищурилась Офелия.
- Да, только холодно.
- Вам, молодым, чего жаловаться-то?
- А вы думаете, молодые не мерзнут?
- Мерзнут все, но скулят по этому поводу, в основном, только молодые!
- Я что, часто жалуюсь?
- Да ты из меня своими жалобами все жилы вытянул!
- Напишите докладную, Офелия Михайловна.
- Я тебе лучше по лбу врежу, чем в чернилах пачкаться буду.
- И рука поднимется?
- И нога тоже, - смеется врач.
***
Одна из «ГАЗелей» срывается с места, на ходу включая сирену с мигалкой. Судя по всему, девятнадцатой дали что-то серьезное. Мы провожаем машину взглядом.
- Затягивает, правда? – неожиданно спрашивает Алина.
- Что именно?
- Работа. Утром у меня такое чувство было, что из меня все соки вытянули. Казалось, до кровати доползти бы и рухнуть. А сейчас, как только сирену услышала, так и вздрогнула. Против воли мысли появились – что там? Что за вызов? Нужна ли помощь?
- И на ходу бы в машину прыгнула, - улыбаюсь я. – Да, есть такое дело.
- Антон, вас подвезти? – кричит через двор Серега, открывая дверь своего «Москвича».
Мотаю головой.
- Нет, мы сами. Спасибо.
Выходим со станционного двора, щурясь от непривычно яркого солнца. Кажется, даже стало немного теплее. Хотя, может, солнце здесь и не причем.
Тринадцатая бригада, проехав мимо, сигналит нам. Мы машем руками им вслед. Счастливого вам пути, ребята. Легкой дороги, первого этажа, уважительных родственников, вежливого больного.
Оборачиваюсь на здание подстанции, окаймленное высокими, мокрыми с ночи, кипарисами. Во дворе началась небольшая суета – у «пятерки», кажется, поломалась машина. Сразу трое водителей, судя по жестам, ругающиеся, на чем свет стоит, пытаются подступиться к приоткрытому капоту «ГАЗели», откуда вырывается белая струя пара.
- Жалко, что все так, - вздыхает Алина. – Машины старые, форма холодная… ведь для людей же работаем. А они на собственное здоровье денег жалеют.
Я беру ее за руку.
- Ничего. Если все пойдет, как я думаю, скоро будем работать с новыми, импортными, укладками вместо наших развалюх.
- Откуда ты знаешь? – вскидывает бровки Алина.
- Интуиция.
Держась за руки, мы идем по утренней, залитой светом, улице, покачивая сумками, где лежит рабочая форма. Нам хорошо. Эта смена была тяжелой, как и многие до нее. Что-то, несомненно, она в душе сожгла, что-то, наоборот, возродила из пепла. Пусть так. Рано или поздно люди поймут… впрочем, поймут ли? Смогут ли признаться самим себе, что всю свою жизнь недооценивали труд медиков "Скорой помощи", людей, перед глазами которых проходит столько человеческого горя и трагедий?
Я люблю свою работу. Люблю свою холодную «ГАЗель», люблю ругань Офелии, люблю болтливый говорок Дарьи Сергеевны, циничность и простоту Сереги, люблю толчею в заправочной и шквал вызовов в рации, люблю свою бригаду. Кажется, начинаю любить даже милое молчание прильнувшей к моему плечу Алины. Даже поганец Гена мне дорог… потому что он мой, скоропомощной, поганец. Мы – единое целое. Мы – одна большая, накрепко соединенная профессией, семья. В отличие от многих все мы, даже жаждая денег, все равно работаем за идею.
Мы – фельдшера "Скорой помощи". Мы – золотая середина передового края здравоохранения, мы - та грань, на которую опирается массив врачебных знаний, и за которую цепляются умирающие человеческие жизни. Мы несем этот тяжкий крест отнюдь не так, как рисовалось в религиозных писаниях – не в белых одеждах и венцах из роз – нет, мы залиты потом, измазаны кровью и грязью, наши руки все в мозолях и ссадинах, нет на лицах благостного выражения, какое бывает у праведников и обкурившихся олигофренов, слова наши далеки от текстов нагорной проповеди и изъеденной молью клятвы Гиппократа, они далеки даже от слов, принятых в приличном обществе. Нас не любят за это, нас презирают, нам плюют вслед, очерняют в толпе – но без нас не могут.
Я горжусь своей работой.
Я горжусь каждым своим выполненным вызовом, каждым человеком, облегченно вздохнувшим после отпустившей боли, сниженного высокого давления, заткнутой раны и остановленной крови.
Я знаю, для чего мне жить. И живу. Все мы – живем.
Мы – фельдшера "Скорой помощи". © Олег Врайтов.
Книгу можно прилобрести либо в "Гиперионе", либо на сайте издательства с доставкой почтой по всему миру. Цена вопроса - 300р. без стоимости доставки. Надо ли говорить, что я ее искренне рекомендую? :)